Мне сегодня снилось – Вы писали.
Вечером. В большом каминном зале.
Ласточки над замком зависали,
Не боясь нахмурившихся туч.
Вы перо в чернильницу макали,
Украшали буквы вензельками
И, как это принято веками,
Ставили печатку на сургуч.
Вы теперь мне пишите так редко:
Сгинула почтовая каретка,
Почтальон в малиновой беретке
Не берёт на радостях на чай.

Я проснулась и открыла ящик -
Там лежал конвертик настоящий.
В папке не разобранных входящих.
С меткой «ни за что не отвечать».

С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.

Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.

Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.

Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.

Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.

Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.

Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.

Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.

Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.

И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.

Я тебя не хочу видеть рядом с собой.
Ведь я не одна, да и ты с другой.
У меня в глубине умирает секрет,
Бежать от себя – так выхода нет.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Забывайте обиды, никогда не забывайте доброту. © Конфуций

- Вы так долго выбираете сережки. Должно быть очень её любите?
- Очень.
(с) Алеша

Ты покрепче, чем текила,
Так меня еще не крыло,
Где-то сильно согрешила,
Что наказывает Бог.

Чем же я не угодила?
Разве кинула удила
И тянула в омут силой?
Ты ответь себе, милок.

Утром хуже кратно было,
Горько, душно и уныло,
Как могла тебя любила,
Только ты меня не смог.

- Скажи мне, - наконец прошептала она, - тебе очень весело меня мучить? Я бы тебя должна ненавидеть. С тех пор как мы знаем друг друга, ты ничего мне не дал, кроме страданий... - ее голос задрожал, она склонилась ко мне и опустила голову на грудь мою.
- Может быть, - подумал я, - ты оттого-то именно меня и любила: радости забываются, а печали никогда...

(с) Михаил Лермонтов, "Герой нашего времени."

— Вы его знаете?
— Я знаю его так хорошо, что не разговариваю с ним уже десять лет.

(с) Оскар Уайльд

-Тебе надо, ты и звони.
-А если мне не надо?
-Тогда наберись мужества,позвони и скажи,что тебе не надо.